|
                
|
| |
|
|
| |
М.
Бойс
ЗОРОАСТРИЙЦЫ
Глава 1. Предыстория
Смерть и загробная жизнь
|
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
|
|
| |
Пока продолжалась такая связь между людьми
и богами, не предвиделось конца ни для мира, ни для поколений людей,
которые должны были непрерывно сменяться одно другим. Существовала
вера в жизнь человека после смерти, и, согласно наиболее ранним
представлениям, расставшаяся с телом душа — урван — на три
дня задерживалась на земле перед тем, как сойти вниз, в подземное
царство мертвых, в котором правил Йима (по-санскритски Яма).
Йима был первым царем на земле и первым из умерших людей (Гайомарэтан
скорее прототип всего человечества, чем реальный человек).
В царстве Йимы души жили, словно тени, и зависели от своих потомков,
которые продолжали пребывать на земле. Потомки должны были удовлетворять
их голод и одевать. Приношения для этих целей совершали в определенное
время, так, чтобы эти дары могли преодолеть материальные преграды.
Чаще всего приношения умершим совершались в течение первого года
после смерти. Считалось, что души усопших еще одиноки и не полностью
приняты в общество мертвых. Обязанность совершать приношения ложилась
на наследника покойного, обычно на старшего сына, который должен
был совершать их в течение тридцати лет — три декады, — то есть
примерно на протяжении жизни одного поколения.
Обряды первых трех дней после смерти считались жизненно важными
и для того, чтобы защитить душу от злых сил, пока она покидает тело,
и для того, чтобы помочь ей достичь потустороннего мира. Существовало,
как кажется, весьма древнее представление о каком-то опасном месте,
возможно броде или переправе через мрачную реку, которую душа должна
пересечь на своем пути. По-авестийски оно называлось Чинвато-пэрэту,
что, по-видимому, значит "Переход-разлучитель".
Чтобы оказать возможно большую помощь умершему, семья должна была
скорбеть и поститься в течение трех дней, а священнослужитель —
читать много молитв. Затем следовало кровавое жертвоприношение и
ритуальное приношение огню. Мясо жертвы и одежду покойного освящали
в третью ночь для того, чтобы душа могла отправиться в свое одинокое
странствие на заре следующего дня сытой и одетой. Судя по позднейшим
зороастрийским обычаям, в течение тридцати дней в честь умершего
ежедневно готовили особую пищу. На тридцатый день совершалось второе
кровавое жертвоприношение. После этого приношение делали раз в месяц
до конца первого года со дня смерти. Через год после смерти производили
третье и последнее кровавое жертвоприношение.
Считалось, что после этого душа нуждается в материальной заботе
меньше, и ей предназначались только ежегодные приношения в течение
тридцати лет в годовщину смерти. Тогда душа уже полностью соединялась
с обществом мертвых и подкреплялась, разделяя общие приношения,
которые каждая семья совершала во время "Празднества всех душ",
называвшегося по-авестийски Хамаспатмаэдайа. Этот праздник
отмечался в последнюю ночь старого года, когда души возвращались
в свои прежние жилища, как верили, на закате солнца, а на рассвете
первого дня нового года с восходом солнца отлетали назад.
Похоронный обряд, связанный с верой в потустороннее жилище мертвых,
заключался в захоронении. Зороастрийское слово дахма (восходящее
через *дафма к индоевропейскому корню дхмбх — "хоронить")
первоначально, видимо, — "могила". Носители срубно-андроновской
культуры обычно хоронили своих покойников в ямах, покрытых земляными
курганами.
По-видимому, незадолго до того, как индоарийцы и иранцы отделились
друг от друга, у них возникли новые представления о загробной жизни.
Они заключались в том, что по крайней мере некоторые из них могут
избежать устрашающей участи вечного безрадостного существования
на том свете, а души некоторых людей после смерти могут взлететь
и присоединиться к богам в светлом раю, где они познают всевозможные
удовольствия. С возникновением этих представлений "Переход-разлучитель"
стал мыслиться в виде моста, один конец которого покоится на вершине
горы Хары, а другой ведет ввысь, на небо. Лишь достойные, может
быть благодаря тому, что совершили много жертвоприношений богам,
могут пройти по этому мосту. Души других, пытаясь перебраться по
мосту, упадут вниз, в подземное царство мертвых. Среди тех, души
которых считались обреченными на такой конец, были, видимо, все
низкие по своему положению люди — пастухи, женщины и дети. Души,
которые достигали рая, естественно, больше не нуждались в приношениях,
совершаемых потомками, но по традиции, а также, несомненно, из-за
неясности относительно загробной судьбы каждого человека приношения
благоговейно совершались по всем умершим.
Вместе с надеждой, что существует вероятность достичь рая, развивалась
вера в восстановление тела. Очевидно, невозможно было помышлять
о том, чтобы только душа могла испытывать небесные радости. Судя
по свидетельствам индийской традиции, считалось, что в течение первого
года после смерти кости тленного тела восстанут и, одевшись бессмертной
плотью, соединятся с душой на небе. Возможно, именно из-за этого
представления индоарийцы постепенно сменили свой похоронный обряд
кремацией, в которой тленная плоть быстро уничтожалась. После кремации
кости тщательно собирали и захоранивали в ожидании воскрешения.
Однако иранцы, как кажется, слишком почитали огонь, чтобы использовать
его для уничтожения оскверняющего вещества. Примеры погребения разрозненных,
свободных от плоти костей в захоронениях Синташта показывают, что
уже в середине II тысячелетия до н. э. вместо сжигания был принят
обычай выставления тел, известный позднее у зороастрийцев. Обычай
заключался в том, что труп оставляли в каком-либо пустынном месте,
где стервятники и питающиеся падалью звери быстро сжирали его. Солнечные
лучи становились путем, по которому душа поднималась на небо, а
разлагающаяся плоть быстро исчезала. После этого кости собирали
и хоронили так же, как и в обрядах индоарийцев.
Изучение языческих иранских верований о загробной жизни осложняется
наличием еще одного обозначения, кроме урван, для души усопшего,
а именно *фраварти (авестийское фраваши). Этимология
этого слова (так же, как и слова "урван") сомнительна.
Возможно, оно происходит от того же корня вар-, что и хам-варэти
— "доблесть", и обозначало первоначально душу усопшего
героя, то есть того, кто больше всего может помочь своим потомкам
и защитить их. Если это так, то тогда у древних иранцев должен был
существовать такой же культ героев, как и у древних греков. Фраваши
представлялись чем-то вроде валькирий — женскими существами, крылатыми,
населяющими воздух. Если они были довольны жертвоприношениями, они
быстро слетались на помощь людям. Они старались обеспечить каждый
год дождями свои семьи, следили за тем, чтобы в их семействах рождались
дети, а во время войны невидимо сражались рядом со своими потомками.
С древнейших времен, вероятно, существовало сходство между особым
культом фраваши и поклонением душе, и оно способствовало тому, что
верования о них несколько смешались и стали неясными. Развитие представлений
о загробной жизни в раю увеличило смешение еще больше. Казалось
бы, именно могущественные фраваши мыслились живущими высоко на небе
вместе с богами, но в действительности в этой связи чаще упоминается
душа-урван.
Возможно, вековая вера во фраваши как в вездесущих помощников и
защитников и препятствовала тому, чтобы их мыслили живущими вдалеке.
Может, трудно было также связывать этих крылатых духов с идеей воскрешения
тела. Как бы то ни было, но уже в языческие времена представления
о могучих фраваши и беспомощной душе-урван в большой мере слились.
В авестийском гимне к фраваши (Яшт 13), содержащем древние части,
они изображаются возвращающимися к своим домам в праздник Хамаспатмаэдайа
в поисках приношений мяса и одеяний. Но в других стихах этого же
гимна к фраваши взывают как к божественным по своей мощи духам.
В зороастрийских текстах богослужения отождествление фраваши и души-урван
иногда бывает полным, как это выражено в следующих словах: "Мы
поклоняемся душам (урван) умерших, которые являются фраваши праведных".
Все-таки различие между этими двумя душами сохраняется до наших
дней и без сформулированного обоснования, и заключается оно в том,
что с молитвой обращаются к фраваши, но для души-урван. |
|
| |
|
|
| |
Заключение
|
|
| |
|
|
| |
Языческая религия иранцев, кажется, состояла
не только в обрядах и обычаях. Вера в богов содержала некоторые
замечательные черты, которые были связаны с представлениями об истине-аша
и божествах-ахурах. Эти черты восходили к традиционным верованиям,
согласно которым надежды на счастливую загробную жизнь могли иметь
лишь те, кто был в состоянии приобрести ее с помощью обильных жертвоприношений.
В середине II тысячелетия до н. э. спокойная и устойчивая, по большей
части, жизнь индоиранцев бронзового века была безжалостно нарушена
военными отрядами, которые разоряли своих ближних. Участники этих
отрядов поклонялись в основном Индре и связанным с ним богам как
божествам, дарующим победу в бою. |
|
| |
|
|
| |
Прим. Есть и иные толкования
этого названия. Оно может означать дословно "Построенная, сложенная
переправа", "Построенный переход", т. е., собственно
говоря, просто "Мост" (в отличие от брода, перехода, переправы
через потустороннюю преграду). (назад!) |
|
| |
|
|
| |
Воспроизводится по изданию: М. Бойс.
Зороастрийцы: верования и обычаи, СПб., 1994
© Центр "Петербургское Востоковедение",
1994
© , М. Бойс, 1994 |
|
|
|
