| |
2
Как раз в то время Футагири, наряду с исследованием в
области сифилидологии, начал заниматься исследованием антитоксической
стойкости организма морских свинок на сальварсан. Необходимо было
провести ряд наблюдений над общим характером свинок, над особенностями
их половой жизни, над поведением во время болезни и исследовать
условия их питания и роста.
В этой работе Хацу Оикава была, поистине, незаменимой помощницей.
Футагири, полагаясь на ее специальную техническую подготовку,
решил поручить ей бульшую часть работы, делая предварительно лишь
инструктивные указания организационного характера по существу
предмета исследования.
Когда Хацу Оикава узнала о его решении, на ее невыразительном
лице заиграл радостный румянец.
— Это такая честь для меня! Я почувствовала себя совсем как молодая
девушка. Такое же чувство было у меня, когда я совсем еще молоденькой
поступила в этот институт под руководство доктора Р., — было сознание
чести и вместе с тем страшила ответственность. Женщина ведь существо
малодушное. Не знаю, оправдаю ли ваше доверие, но я приложу все
силы, буду делать вам отчеты, — оживленно, но почтительным тоном
говорила она.
Через некоторое время в одной части питомника появилось несколько
больших и малых клеток с морскими свинками, назначенными специально
для предполагаемых исследований. В клетках помещались чистокровные
особи, еще ни разу не подвергавшиеся спариванию. Хацу Оикава принялась
ухаживать за ними с небывалым рвением. В каждой клетке был устроен
соломенный настил, каждая свинка снабжена номером.
Прошло еще несколько дней. Как-то, проходя по коридору института,
Футагири неожиданно столкнулся с незнакомой девушкой. Он шел,
как всегда, занятый мыслями о спирохетах и, вероятно, прошел бы,
не обратив внимания на девушку, если бы она, заметив Футагири,
сама не поклонилась ему с улыбкой, озарившей ее миловидное лицо.
Оно показалось Футагири поразительно красивым, — настолько, что
на миг он даже замер от изумления. Девушка шла по краю коридора,
почти касаясь стены длинным рукавом своего сиреневого, со стрельчатым
рисунком, шелкового кимоно. Ее стан был стянут широким поясом
со скромным, не бьющим в глаза узором. Все линии ее фигуры дышали
такой естественной простотой, что к ней едва ли мог бы придраться
самый строгий глаз. Футагири ответил небрежным кивком, и оба,
разминувшись, стали удаляться спиною друг к другу по длинному
коридору.
Образ девушки совершенно не вязался со стенами института. Ее светлое
лицо ярко запечатлелось в воображении Футагири и незаметно вытеснило
мысли о спирохетах. Кто она? Новая ассистентка? Нет, в ней чувствовалось
нечто такое, чего не было у женщин, избирающих эту профессию.
Здесь, в стенах института, такая женщина была бы чужеродным телом
именно в силу своей женственности, ибо женственность была здесь
ни к чему. Может быть, она находится при ком-нибудь из больных
в клинике? Тогда как она могла попасть в этот коридор, соединяющий
инкубационную камеру для инфекционных бацилл с питомником морских
свинок.
Был уже вечерний час, и в помещениях института царила тишина.
Исследовательские кабинеты давно опустели, окна в них были закрыты
тяжелыми ставнями. В палатах клиники тоже не слышалось шума: очевидно,
тяжелых больных не было. Только в кабинете по исследованию головного
и спинного менингита, несмотря на то, что было еще светло, ярко
горело электричество и было заметно движение.
В питомнике Хацу Оикава, как всегда, ставила свинкам термометры
и делала записи в температурных листках.
— Номер третий и номер двадцать восьмой проявляют симптомы гипертрофии,
— особенно номер двадцать восьмой. Брюшко вспухло, вес дошел до
сорока пяти грамм. Делать вскрытие?
Глаза у Хацу Оикава блестели, словно у молодой женщины. Она обладала
большим опытом не только в распознавании признаков полового возбуждения
у морских свинок, но и в исследовании внутренних органов мелких
животных путем вскрытия.
— Я тут сейчас встретился с какой-то девушкой; никогда ее не видел
прежде... — сказал Футагири, отбирая в брак нескольких свинок
с недостаточным волосяным покровом, свидетельствовавшим о дефектах
роста.
— А-а, вы уже заметили? Это моя дочь... Извините, что не предупредила.
Хочу научить ее хотя бы ставить термометры морским свинкам...
— Термометры? Морским свинкам?.. — переспросил Футагири и передернул
плечами. На него неприятно подействовали бесцеремонность и безжалостность
Хацу Оикава, заставляющей свою дочь проделывать такую грязную
работу, как измерение температуры у морских свинок, словно не
было другой работы, более для нее подходящей.
— Я не знал, что у вас такая красавица-дочь. И вам не жалко заставлять
ее возиться со свинками?
— А представьте, вдруг со мной что-нибудь случится. Кто о ней
будет заботиться? Вот мне и пришло в голову привести ее сюда да
поучить, чтобы могла сама себя прокормить в случае нужды.
— Как ее зовут?
— Эрико ("Воротничок"), — ответила Хацу Оикава. — Эрико,
от слова "эри" ("воротник одежды"). Странное
имя, не правда ли? Нет, это не я дала, а наш прежний директор,
милый доктор Р. Взял и назвал: Эрико Оикава. Сначала просто так
звал ее: Эрико, Эрико, а потом незаметно прозвище превратилось
в имя, — славное, не правда ли? — оживленно говорила Хацу Оикава,
сбривая волосы на лопатке у морской свинки, чтобы подготовить
ее к уколу.
В этот момент в питомник вошла Эрико, неся в руке ведро с жмыхами
и с мелко нарубленными шпинатом и морковью.
— Поздоровайся. Это Футагири-сэнсэй. Тот самый дорогой сэнсэй,
который дает возможность работать твоей маме. Прошу любить и жаловать,
не оставляйте и дочку без вашего руководства...
— А мы уже поздоровались, правда? — сказала Эрико и смело взглянула
на Футагири. Ее лицо опять показалось ему необычайно красивым.
— Что, мамаше помогаете? Не сказал бы, что работа для молодой
барышни особенно подходящая. Вам интересно?
— Д-да, интересно, но...
— Но что?
— Мне кажется, я скоро соскучусь.
— Ха-ха-ха-ха! Ну, разумеется, соскучитесь. Здесь вам не мир людей,
а мир морских свинок.
— А разве мир людей не скучнее? — вставила Хацу Оикава.
Футагири спохватился и замолчал.
|
|
